Она решила, что оставлять его в таком состоянии невозможно. Невзирая на его возражения, она его отвезла как больного ребенка к знакомым, которые сумели восстановить в нем веру в жизнь. Несмотря на то или, может быть, как раз потому, что доклад так и не состоялся, эта на вид как будто мало значительная встреча с шахтерами оказалась плодотворной. Хотя елизавета юрьевна продолжала охотно и успешно читать доклады, она всё больше стала стремиться к чисто человеческим встречам. В поисках нуждающихся она ничего не страшилась. Вспоминаю первую мою встречу с ней как то в конце двадцатых годов, писал английский священник п. Уидрингтон. Она только что вернулась из марселя, куда поехала с целью спасти нескольких русских интеллигентов, которые стали наркоманами. Она всегда была бесстрашной без всяких опасений она смело вошла в притон в старом городе и силой вытащила из него двух молодых людей.
И вдруг до самой тайны тайн прорыв. Явился, сокровенное открыв, бог воинств, элогим, даятель щедрый. Что я могу, вершитель и каратель? Я только зов, я только меч в руке, я лишь волна в пылающей реке, мытарь, напоминающий о плате.
Но ты и тут мои дороги сузил иди, живи средь нищих и бродяг, себя и их, меня и мир сопряг в неразрубаемый единый узел. Мысль о том, что она лишь меч в руке не покидала ее. В другом стихотворении она поставила вопрос кто я, господи? И ответила лишь самозванка, расточающая благодать.
Но самые прозаические нужды требовали столько же внимания, если не больше. Самое трудное было довести раз начатое дело до какого либо положительного результата. В этом отношении она находила в себе и в своей деятельности много недостатков. То, что я даю им, так ничтожно, отметила она. Поговорила, уехала и забыла. Но я поняла, почему не получается полных результатов. Каждый из них требует всей вашей жизни, ни больше ни меньше. Отдать всю свою жизнь какому нибудь пьянице или калеке, как это трудно. Осенью года, покидая безансон после такого посещения поговорила, уехала, забыла она писала на эту тему устало дышит паровоз, под крышей белый пар клубится, и в легкий утренний мороз торопятся мужские лица. От городов, где тихо спят соборы, площади и люди, где темный каменный наряд веками был, веками будет, где зелена струя реки, где всё в зеленоватом свете, где забрались на чердаки моей россии дикой дети, опять я отрываюсь в даль моя душа опять нищает и только одного мне жаль, что сердце мира не вмещает.
